ВОЛГА. ВОДКА. ВОЛЯ
Николай Тарасов о строительстве набережной, Самарской площади и крыльях Паниковского, которые должны были быть размашистее
5 498
,
Продолжая серию интервью с великими самарскими строителями, ДГ поговорил с Николаем Тарасовым, который в 1968 — 1982 годах был управляющим трестом «Куйбышевстрой» и зампредседателя горисполкома. Из интервью вы узнаете о временах, когда вслух нельзя было произносить слово «набережная», о том, как перепутали адрес родного дома министра обороны СССР Устинова и почему московские скульпторы не получили госпремию за Монумент Славы.
Набережная — не набережная
— В возрасте чуть за 30 лет я возглавил трест «Куйбышевстрой». И сразу показал себя. Один только случай дал мне колоссальный кредит доверия областных и городских властей.
— Как-то собирает нас 1-й секретарь Куйбышевского обкома КПСС Михаил Тимофеевич Ефремов и ставит такую задачу: мужики, надо что-то делать с улицей Пристанской. До 60-х годов в нашем городе никакой набережной не было, а вдоль Волги шла улица Пристанская. Выглядела она непрезентабельно: берег разрушен, грязища и огромное количество леса. Лес плотами сюда сплавляли, разгружали лебедками и распродавали преимущественно сельчанам.
— Секретарь обкома говорит: стыдно жить в такой грязище, давайте благоустроим берег Волги. Но в то время не всё так просто было. Это сейчас свобода, а тогда чрезвычайно сложно было, масса ограничений. Например, существовало Постановление Совета Министров и ЦК КПСС о запрещении строительства объектов не первой необходимости. Набережная никак не тянула на объект первой необходимости, поэтому нам надо было придумать, как обойти это постановление, не потеряв партбилет. Поэтому договорились: никакого слова «набережная» не произносилось, а только «благоустройство улицы Пристанская». Это одно обстоятельство. А второе было не менее серьезным: где взять деньги. Они нужны были прежде всего для того, чтобы очистить территорию. Здесь же поселок стоял, все живут в маленьких деревянных хибарках. Улица Лесная была такой же.
Как-то раз иду по улочке Пристанской, на лавке сидят мужики, раскуривают папиросы. День, рабочее время. Я им: «Что вы здесь делаете? Как живете?» А они мне: «На букву В! Волга, водка, воля».
— Одна картинка. Как-то раз иду по улочке Пристанской, на лавке сидят мужики, раскуривают папиросы. День, рабочее время. Я им: «Что вы здесь делаете? Как живете?» А они мне: «На букву В! Волга, водка, воля». Такая вот публика, которая воровала лес, продавала его на сторону и жила добычей. Все эти хибары надо было сносить. А на месте того дома, где я сейчас живу (Волжский проспект, 37), была крупная производственная база треста «Куйбышевстрой». Лесоперерабатывающее производство, железобетонное производство, огромная цементная мельница, единственная в городе. Где сейчас гостиница «Волга», там были «Волголесосплав», лесозаводы и лесопильни. Как убрать эти предприятия? Думали-думали и прицепились к постановлению ЦИКа о загрязнении рек Волги и Урала. Власти обязали предприятия не сбрасывать отходы в Волгу без очистных сооружений, а их ни у кого не было… Так и решили: мы будем территорию приводить в порядок, чтобы в Волгу лишние отходы не шли. И всё время нам 1-й секретарь обкома повторял: никакой набережной, кто скажет слово «набережная», смотрите у меня…
— Мне в числе прочих надо было с территории будущей набережной убирать производственную базу треста «Куйбышевстрой». А то время в строительстве только пошло направление сборного железобетона. У нас его не делали. Мы разработали проект новой производственной базы, доказали, что действующая уже ни к селу ни к городу старая, техника строительства растет, надо базу сносить и новую строить. Власть местная нам дает участок на улице Советской Армии, да еще и с инженерными коммуникациями. Министр гражданского строительства, которому мы подчинялись, с ходу принял решение построить новую базу на новом месте и выделил денег.
— Когда через неделю собрались, секретарь обкома всех нас по очереди спрашивает, как дела с переносом производственных мощностей. Я докладываю: нашел решение! Мы переехали, освободили территорию, построили на ней жилой квартал. И за это решение потом я пользовался неограниченным доверием со стороны областных властей.
В исторических документах вы слово «набережная» не найдете. И, наверное, не найдете ни копейки затрат. Потому что это была не стройка, а благоустройство.
— В исторических документах вы слово «набережная» не найдете. И, наверное, не найдете ни копейки затрат. Потому что это была не стройка, а благоустройство. О деньгах вопрос решался так: где хотите, там и ищите. Набережная, по сути, построена хозяйственниками и директорами, которые в своей деятельности выискивали средства.
— Что меня немножко удивляет, что сколько я ни читаю разных статей, никто не назвал ни одной фамилии тех, кто строил набережную. Фамилии тех, кто проектировал, упоминаются, в числе их Каркарьян, например. А кто строил? Ни звука. От области весь процесс курировал Олег Ильич Ковалев. Часть домов наш трест строил, часть домов заводы строили и нефтяники.
— Грунта тогда много насыпали. Берег был пологий, поэтому по берегу Волги забивали сваи, между ними укладывался железобетон в виде стенки, а в пустоты засыпался песок. В основном песком мы подняли уровень прогулочной зоны набережной, а наверху метра два уже чернозем.
— Когда стенка была готова, встал вопрос, как сделать ограждение набережной. Парапет у нас, если обращали внимание, металлический. А в то время было постановление правительства, запрещающее применять металл на гражданских объектах, только на военных! Крышу металлическую нельзя было делать, только шиферную, иначе с работы снимут и партбилета лишат. Ищите другие технические решения — было сказано всем строителям. Ну как быть с ограждением? Ваган Каркарьян съездил в Москву, посмотрел ограждения на Москве-реке, они металлические, приехал обратно и говорит: нам надо только такие. Пригласили тогда директора сталелитейного завода: нужен парапет. Он ни в какую: не буду делать, мне карьера дороже. И тогда у меня родился план. У каждого завода был план по сдаче государству металлолома. Квоты определял горсовет. Мы директору говорим: если план тебе снизят, из разницы отольешь парапет? Так у нас на набережной установили металлическое ограждение.
Самарская площадь
— На месте будущей Самарской площади 50 лет назад стояли детская инфекционная больница, бараки и море всяких киосков, в основном питейного плана. Пивнушки, тропочки, загородочки. Засыпали мы Ярмарочный спуск и стали строить. Один дом на Самарской площади строил КГБ, тот, где был хозяйственный магазин, один дом — тольяттинцы, «Куйбышевгидрострой», где техникум. Центральное здание ансамбля площади по проекту должно было быть 14-этажным, со шпилем, но его тогда запретили и убавили втрое. Так строили дома, а благоустройство проводили за счет города.
— Были случаи смешные. Сообщают из обкома, что к нам едет министр обороны СССР Устинов Дмитрий Федорович. Прежде всего он приезжал по делам своего ведомства, ведь оборонка Куйбышева тогда очень мощной была, ну и заодно город посмотреть. А что было тогда показывать? Ничего интересного. На Самарской площади остался стоять 2-этажный деревянный барак. Кто-то сказал, что именно в нем родился Устинов. И решили: давайте этот барак снесем и покажем, как мы избавляемся от ветхого жилья. 36 семей в нем жили, я это хорошо запомнил. Надо было срочно эти 36 семей расселять, а жилья подходящего нет и сроки сжатые. Всеми правдами и неправдами нашли, расселили и сломали. Приехал Дмитрий Федорович, едет кавалькада, притормаживает возле этого места, и Устинову говорят: вот на этот месте стоял дом, где вы родились. А он и говорит: «Нет, не здесь. Давайте-ка поедем прямо и налево». Мы заезжаем за большой дом, где кондитерский магазин, во двор. Там двухэтажный дом, возле дома лавочка, а на лавочке сидит бабушка. Дмитрий Федорович вышел из машины и показывает всем: вот дом, в котором я родился. А бабка оживилась и говорит: «Дима, это ты, что ли? Вот ведь, узнала…»
— Фонтан тридцати струй, что на Самарской площади, мы делали к 30-летию Победы. В декабре 1974 года, помню, было совещание на тему, как будем отмечать очередную юбилейную дату победы. Фонтан! И чтоб было 30 струй, что символизировало бы эту дату. Идея всем понравилась, и тут же все закрутилось, проектирование, материалы… За 2 месяца подготовили инженерные коммуникации, плитку привезли из Горького, в марте начали строить, а в мае уже запустили.
Цирк, филармония и Монумент Славы
— Я был ответственным за строительство Дворца спорта, цирка, филармонии… Я вам про филармонию одну историю расскажу, как я нажил неприятность с ней. Филармонию остановили пожарные. Вердикт их таков: в таком здании проводить массовые мероприятия нельзя — вестибюль маленький, коридоры узкие, не дай бог чего случится, людей будет не спасти. Приняли решение сделать капитальный ремонт. Пригласили архитекторов, в том числе Храмова. Они здание обследовали и сказали, что расширить вестибюль невозможно, только ломать. Мы говорим: давайте предлагайте, что делать. Храмов сделал проект. А он не укладывается в те габариты, которые занимало старое здание филармонии. Более того, фундамент был слабый и негодный для дальнейшей эксплуатации. Архитектор предложил отодвинуть здание на 20 метров. А это уже никакой не капитальный ремонт, а новое строительство. Горисполком на свой страх и риск даёт добро. Сделали фундамент, возвели один этаж, и… стройку законсервировали, потому что кончились деньги, которые были рассчитаны на реконструкцию.
Комиссия доложила в правительство, что в Самаре делают не капитальный ремонт, а строят новую филармонию. Поднялся скандал: кто принял решение, откуда такое самоуправство?
— Я поехал в Москву, в Госплан, всё им объяснил. Они посудили, порядили, комиссию созвали. Эта комиссия потом доложила в правительство, что в Самаре делают не капитальный ремонт, а строят новую филармонию. Поднялся скандал: кто принял решение, откуда такое самоуправство? Вызывают меня в обком. Говорят: зампред Госплана пообещал, что если мы Тарасова выгоним с работы, тогда он поможет с дальнейшим финансированием. И тут судьба мне очень помогла. Пока мы всё это обсуждали, в Госплане сменили руководителя и назначили нашего земляка Виталия Ивановича Воротникова. Тут всё и кончилось. Меня оставили, денег на филармонию дали.
— Цирк — первый в России такой конструкции. На тот момент уникальный в плане строительных технологий. В нем использовались не привычные фермы, а стальные тросы, из которых делали фактически натяжной потолок. Натягиваются тросы домкратами, делается сетка с ячейками, в клетки укладываются железобетонные плиты, а потом всё это монолитится. Здание цирка проектировал Мосгорпроект. Когда проект был готов, в Госплане нас отсылают: согласуйте проект со строителями. Я в Министерство гражданского строительства. Замминистра посмотрел и говорит: «Мы строить не будем. Надо сначала такую конструкцию на дровяном складе испытать. Построить, подержать лет пять. Если не упадет, то можно строить и людей запускать. Вон построили Дворец съездов, я туда каждую неделю езжу с инспекцией, проверяю надежность ферм. Я не хочу еще и в Куйбышев постоянно ездить, на ваш цирк любоваться». Так у нас ничего не получилось.
— Но прошло несколько месяцев, и мы узнаем, что башкирам понравился наш проект, они захотели такой же цирк. Объединились мы с ними, а тут еще и проектировщики из Новосибирска тоже высказали солидарность с нами. Трое уже нас. Мы втроем поехали в Москву, напросились на прием к главному архитектору страны. Он нас тоже выгнал с этим проектом. А выручил нас Чентемиров Минас Георгиевич, зампред Госстроя СССР. Покрутил он проект, задал с десяток профессиональных вопросов, подумал и говорит: будем строить, я это дело пробью. И правда, помог. Куйбышев получил разрешение первым в стране строить такой цирк. Пятьдесят уже лет, считай, прошло, и ничего, стоит.
— Попал я в историю и с Монументом Славы. В 1965 году было принято решение установить на площади Славы памятник в честь заслуг рабочих авиационной отрасли во время войны. Авторами проекта выступили москвичи, архитектор Самсонов и скульпторы Бондаренко и Кирюхин. Но был тогда формальный порядок — обсуждать такие объекты на общественном совете. Пригласили всех председателей райисполкомов, других руководителей, которые имеют отношение к архитектуре, и делегацию из Москвы. Председатель самарского горисполкома Алексей Андреевич Росовский уехал на сессию Верховного Совета, а перед отъездом распорядился, чтобы я поучаствовал в общественном совете. Ведет совет первый секретарь обкома Владимир Павлович Орлов. Павел Бондаренко докладывает проект, а дальше идет обсуждение.
Про Монумент Славы я сказал: «Мне представляется, что такая скульптура больше подходит для установки перед проходной авиационного завода!» Все затихли.
— И вот все по очереди высказывают свое мнение, хвалят, поддерживают. Орлов говорит: «Ну, а что горожане думают? Кто у нас от города? Тарасов?» Дали мне слово, и я сказал: «Мне представляется, что такая скульптура больше подходит для установки перед проходной авиационного завода!» Все затихли. Минуту, мне показалось, была мертвая тишина, но потом обсуждение как-то свернули, проголосовали за проект, словом, всё нормально завершилось. А после совещания подходит ко мне помощник Орлова: «Зайдите к Орлову Владимиру Павловичу». Тот меня встречает гневными словами: «Это что такое?! Вы где работаете?! Мы собрали всё бюро обкома, вся верхняя власть области приняла решение, дала добро, а Вы тут свои крамольные мысли высказываете: перед воротами завода…» Я оправдываюсь: «Владимир Павлович, я не знал, что проект уже согласован. Мне никто не сказал. И Росовский никаких указаний не давал на этот счет». «Ну ладно, я с ним разберусь». Мне попало за эту реплику тогда очень здорово.
— Кстати, первоначально у скульптуры были более размашистые крылья, но инженеры-строители потребовали экспертизы на ветроустойчивость. В Москве испытывали модель. Она оказалась не очень надежной. При большом ветре были недопустимые колебания. Потребовали уменьшить размах крыльев. Крылья подрезали и в таком виде уже построили.
— Когда сделали памятник, то москвичи с ним претендовали на государственную премию. Приехали они сюда, чтобы мы подписали согласие или ходатайство на госпремию. Собрались у председателя горисполкома Алексея Андреевича Росовского. Росовский говорит: «Я бы подписал, но при одном условии: «Переделайте, пожалуйста, скульптуру, чтобы она больше на мужчину была похожа. А то у неё грудь женская. И я не понимаю, кто это». Если переделаете, то мы подпишем документы на госпремию. Москвичи возмущенно отказались. И госпремию им не дали.
Сейчас работать сложно
— У меня со всеми главными врачами были хорошие отношения. Некоторые вопросы возникали. Выручало доверие власти. Медики пришли к властям: рак развивается, а у нас на весь город 14 коек онкобольных, так же нельзя! Обращаются в правительство. Мне говорят: «Николай Кузьмич, пока не построим больницу Калинина, ни копейки не дадим, нечего распылять деньги. Мне говорят: «Что делать?» А была такая штука: на общежития денег дают. Вот и решили на улице Запорожской построить общежитие. А потом в связи со сложной ситуацией принимают решение: временно приспособить его под онкологический диспансер. Вот с тех пор партийная власть и привязалась ко мне. Как какая-то проблема возникает, говорят: «Идите к Тарасову, он что-нибудь придумает…» Пришла Альфия Салиховна (клиническая больница) к секретарю горкома: «Ну помогите, разваливается… Уложите туда Тарасова, поставьте всякие диагнозы и там с ним разговаривайте и придумывайте, как вашу клиническую больницу ремонтировать». Это мне Альфия потом рассказывала… И заводы привлекли, ремонтников. Люди шли навстречу.
— Это я уже в горисполкоме работал. Сейчас мою функцию выполняют 5-6 человек. Капитальное строительство, условия водоснабжения, тепложснабжение, знергоснабжение, телефонизация и связь города. Вот мои объекты. Но понимаете, какая штука… Тогда очень хорошо было работать, а сейчас чрезвычайно сложно. Когда нужно было строить какой-то объект, я приглашал компанию начальников управлений, и мы вместе решали сразу. Я им даю срок, говорю: выдайте, какие условия. Это было быстро. Второе: все хозяйственники хотят большего — подстанция электроэнергии есть, а он трансформатор требует. У меня была агентура, специалисты, которые технические условия изучают, и потом ко мне приходят и докладывают: этот загнул, этот тоже. Я их опять собираю: вы, мужики, знаете что, давайте по совести, это ведь для города делается. И быстро все недоразумения решали. А сейчас сложно. Надо деньги платить, чтобы к электросетям подсоединиться, тогда все бесплатно было…
Интервью: Анастасия Кнор, фото из архива Владимира Самарцева