ЧТОБ МЫ ТАК НЕ ЖИЛИ

Самое необычное интервью к Дню пожилого человека

 3 175

Автор: Евгения Волункова

.
,

Пелагея  Дмитриевна пережила войны, потери, голод и насилие. Как и многие, родившиеся «не в то время». В воскресенье у неё был День рождения –  исполнилось 86 лет. Несмотря на возраст, болезни и плохой сон, бабушка сохранила ясный ум и чувство юмора.  И, хоть много плачет, рассказывая о своей жизни, местами нет-нет, и прыснет от смеха. Потому что некоторые страшные вещи лучше воспринимать, как недоразумение. Чтобы хотя бы иногда засыпать.

Пелагея Дмитриевна живет в Новокуйбышевске. Никаких журналистов у неё с роду не бывало, но бабушка не волнуется. Только переживает, как будет рассказывать: «Я же не могу, я же плачу все».

Младшая дочь Люба, живущая с Пелагеей, успокаивает: «Не волнуйтесь, она всегда плачет, когда про жизнь говорит. И спит тоже всегда плохо. Сегодня в три часа ночи вставала — молилась».

Про то, как все забрали

Я всю жизнь не могу спать.  Все лежу, и мимо проносятся воспоминания о прожитых годах… Вы блинчики кушайте. Вчера  напекла, крахмальных. Тут таких не пекут – крахмал, яйца и молоко…

Я из Брянской области.  Мы жили в поселке, в своем доме. Мне было три годы, когда Красные пришли и все забрали – раскулачили отца. А отец мой был труженик, говорил про них, что пришла власть лодырей. Я помню, как все забирали. И как сестру старшую догнали  и пальтишко раздели… 

Отца бы в тюрьму посадили, да мамин знакомый спас. Пришел и говорит, мол, скройся на неделю – тебе не заберут. А потом можешь ходатайствовать, что неправильно тебя раскулачили, по злобе.  И он-таки послухал. Когда все забирали – спрятался у деда, жившего по ту сторону. И без документов доехал до Ростова. А там за 6 километров тетка моя жила, он к ним и дошел. Там работал – шил на машине день и ночь. Он, вообще, все шил – и польта, и шубы и все на свете. Оттуда слал нам письма, иногда деньги.

Пелагея в 19 лет
Пелагея в 19 лет

Нас с матерью три раза выкидывали из дома. Тогда всех изгоняли на Колыму, и отец за нас переживал. Писал матери, чтобы залезала в окно с детьми (нас у родителей было четверо – передо мной две девчонки еще были – умерли) в хату и сидела там тихо. Мол, позлобятся, да и забудут, отстанут от вас. Ничего у нас в доме не было, стены голые. Что отцова мать нам принесет, то и ели.

Отец через какое-то время пошел к Калинину – просить, чтоб все ограбленное вернули. Пришел, его раздели, одели на него другую одежу и привели. Он все рассказал, как есть, и ему выдали 130 рублей. А что такое были 130 рублей? Мало очень, десятая доля из того, чего он лишился.

Про Войну 41-го

 — Я помню всю войну. Мне было 14 лет, когда она началась. Немцы понаехали и жили в поселке три года. Как пришли, не были злые, нормально относились. А когда их гнали, вели себя, как звери лютые. Детей на штык сажали, набивали телами колодцы. Расстреливали, насиловали, грабили, убивали.

Помню, как один пьяный немец хотел мамку изнасиловать на погребне. Перепилися трое и залезли в хату. Двое уснули, а один полез… Захожу – мамка барахтается, над ней фриц без штанов. Меня увидала, кричит: «Дочечка, беги в лес!» А я разве ж побегу!

Подошла, схватила за яйца своими ручками, он упал. Я мамке ору: «Беги на огород, я тебя догоню!»  Подержала его еще, пока он не исдох от боли, и побежала за мамкой

Мне тоже в то время досталось. Когда с сестрой партизанили, нас немцы поймали и в сарае закрыли. Одного насмерть убили, а нас излупили. Все зубы мне выбили. Одни десны остались.

Пелагея с мамой
Пелагея с мамой

Ой, ужас, что было! Я кино про войну смотрю – все так показывают, все так. Помню, как сожгли дядьку на дворе одного – весь сгорел, одни косточки в сапогах остались… Немцы много домов жгли. И наш тоже. Мы убежали в лес, там встретили соседа – его дом остался целый, а там три сына и дед старый – жена умерла. Сосед этот,  дядька, и говорит: «Будете в моем доме жить, за детьми и дедом присмотрите. Не останусь в живых – дом себе возьмете». Ночь мы лежали в лесу, рядом с нами разрывались снаряды. А потом они выгнали немцев из села – остался дядька живой.

Жили тем, что сажали в огороде. И ещё работали на немцев – хлеб им пекли, и под эту марку партизанам заодно. У немцев всего было! Помню, один ихний дом сожгли, так они бежали и все побросали у сарая – целые мешки с печеньем – галетами.  Все голодные, да брать боятся – вдруг отравлены? А рядом дед с бабкой жили –  бабке 90 лет, а деду под 100. Они и говорят: «Мы первые попробуем. Умрем, так и не жалко». Вот так и жили.

Отец мой с войны вернулся, и дядька тоже. Когда война кончилась, я все песню пела: «Уже кончилась война, подружечка Маня, в 12 часов ночи 9 мая…»

Про нелюбовь

После войны я пошла в пятый класс, потом в шестый, а коды в седьмый пошла, отец выдал замуж за нелюбого человека. Сыну своего друга продал меня за мешок картошки.  Я того человека, Николая, не любила вообще. Плакала горько, сказала, что не пойду за него. А отец велел матери сказать, что коли не выйду — она повесится. Я испугалась, пришлось идти… Помню, как потом плакала у священника, а он и говорит: «А если бы мать повесилась, тоже бы всю жизнь плакала. Так что терпи».

Я его так и не полюбила. Не за что было полюбить. Если бы добрый был, ласковый, а так… Ни ко мне, ни к детям ласков не был. Помню, напился пьяный и драться полез. А я как раз на сковороде жарила. Схватила сковороду и долбанула его по башке.  И убежала к соседке. Прихожу потом – спит, кровь на полу. Проспался, за голову держится: «Это что?»  «Это я тебе мозги вправляла. И запомни – я тебя не люблю и не жалею. Что ты мне хорошего сделал? Детей наплодил?»

С мужем и детьми
С мужем и детьми

Я от Николая семь детей родила. Троих прямо в поле на картошке. Работала в колхозе, тракторов не было, все вручную. Так было тяжело!

Машу родила, Колю – все картошку рывши. Рожу, потом беру нитку, нож, сама себе пуповину обрежу, завяжу и домой с дитем иду

А свекровь у меня была кака дурная! У меня схватки, а она меня за глиной отправила, чтобы печь ложить. А там яма, в нее надо лезть копать и подавать в корзине глину. Я говорю им: «Вы чокнутые, я рожу там, на поле!» А они – нет, иди. Младшего некуда деть – иду с ним. Упаду, встану, отойду, снова иду. И так и не дошла – родила. Завернула ребенка в платок драный и пошла домой. Свекровь увидела: «Раз домой идешь, так корову загони, подои, печку подожги…» Ну, чокнутая!

Я 14 лет не ругалась, терпела да плакала. А потом сняла икону и попросила Бога мне помочь. «Все, – сказала,  –  не могу больше». И свекровь сдохла. Помог мне Бог.

Я бы могла уйти, да мать все жалела. Отец мой работящий был, хороший, но гулящий. После войны мужиков не было, и парни ходили по деревням, с девками спали – им же рожать надо. И вот отец все бегал к одной. К ней все бегали – рассказывали потом, как спали да драли её, как кошку сидорову.  Я один раз отца с ней в хате подожгла – чтоб испугались. Так и кричала: «Я тебе покажу! Ты меня выдал за не любого, и мамку брал под пистолетом, от другого отобрал, кого любила. А теперь по бабам!» Ничего им от поджога того не было – спаслись в окно.

—  Эта девка все бегала, привороты да отвороты делала. И так и окочурилась на сеансе у экстрасенса.

Муж мой тоже на сторону гулял. А мне все равно было — берите его с потрохами.  А ко мне один клеился, с войны пришел – носа нет, волосья торчат, мерзость такая. Зажал меня, так я ему пригрозила: «Отступись, у тебя носа нема, и еще хрен выдерну!» Я мужа хоть и не любила, но честная была и верная. Есть один, и все – не надо никого.

Когда девкой была, такие у меня были парни! Я полная была, активная. Пела, плясала,  ой, меня на все  свадьбы в округе приглашали! Вот, Мишка меня любил. Я замуж вышла, так он тоже женился.  Помню, столкнулись с ним и его женой. Он меня на руки подхватил, начал крутить, целует. Мне неудобно, я его жене говорю: «Ты не подумай ничего, мы с ним даже не целовались!»  А она говорит: «Ничего,  я привыкла, что он о тебе каждый день говорит. Скажи ты сейчас, что согласная, и он тут же меня бросит». Вот такая любовь была. А что толка?

С сыном
С сыном

Про жизнь сейчас

Отец приехал в Самарскую область после войны, построил дом и мамку сюда забрал. А потом и мы приехали с мужем и детьми.  Сказали нам, что тут (в Новокуйбышевске — прим. авт.) земли полно, и школа, и все. А там у нас школа была за 9 километров, зимой холодно было ходить – коленки от мороза трескались.

Тут хорошо было, дочери мои выучились. Пока детей растила, старалась, как могла, деньги зарабатывала. Муж не давал зарплату, даже детям на питание. Я все по столовым работала, и оттуда детям еду носила, и их туда водила – кормила. Не назовешь мою жизнь легкой… Николай умер в 71 год – 51 год мы вместе прожили.

Сейчас все спокойно, все есть, да болит все – не надо ничего. Внучка меня все просит: «Бабушка, милая, только не умирай!» А я болею… Это лето все по врачам проходила. Люба, дочь моя, со мной живет, ангел мой хранитель, все по больницам со мной.  Уколы колоть больно… Расхочешь тут жить.

Если бы я могла все вернуть, я бы не послушала ни отца, ни мать. Своей бы жизнью жила, замуж бы не вышла.  И вы никого не слушайте, только сердце. Меня сейчас церковь спасает и иконы мои. Молюсь богу, доживаю потихоньку.