НАСТОЯЩАЯ ЖИЗНЬ ЗАПАСНОЙ СТОЛИЦЫ
Воспоминания Петра Нагорнова о Куйбышеве военных лет
2 590
,
Петр Степанович Нагорнов родился 1 мая 1927 года. В 1930 году его семья переехала из саратовской деревни в Самару, спасаясь от голодной смерти. Его воспоминания о военном Куйбышеве гораздо глубже банальной газетной фразы о том, что «здесь тыл был фронтом».
Петр НагорновНачало войны
У нас был очень дружный двор в доме на Льва Толстого. Хозяйки с вечера бидончики и деньги оставляли у дверей квартир, чтобы не вставать в 5 утра, когда из Рождествено крестьянки привезут им молоко или зелень. Никто ничего не воровал. Двери у нас не закрывались. А спали мы, пацаны, летом на крышах сараев. Да и взрослые так спали. Жарко же было в доме. И вот в этом дворе мы и услышали, что началась война. В семье Зайцевых был приемник СВД, он всегда работал, а окна в их комнате были открыты настежь. На весь двор было слышно, как Молотов говорит о начале войны.
На другой день мы побежали в школу, и нам объявили, что теперь там будет госпиталь, а нас переведут в другое здание. Неделю мы помогали парты вытаскивать и все вывозить, а потом нам сказали, что каникулы у нас будут очень долгими: в 7 класс мы учиться уже не пойдем. Правительство решило, что мы нужнее в «трудовых резервах». Мне тогда было 14 лет.
Прощание в велосипедом
В начале войны было распоряжение сдавать велосипеды для нужд армии. У меня хороший велосипед был: кожаное седло, а сам черный с желтыми полосками. Втулка была «торпеда», считалась очень хорошей. Ну, ладно. Принимали велосипеды в доме на пересечении Галактионовской и Некрасовской там, где сейчас милиция. Народу был полный двор.
Посмотрели мой велосипед и говорят: «Нет, мы его у тебя не возьмем. У тебя колесо погнуто восьмеркой, езжай в мастерскую на Самарской, его отремонтируй, а потом приходи и сдавай». И я его за свои деньги отремонтировал и только потом сдал. Принимали велосипеды обязательно с ключами, маслёнкой, с насосом. Иначе не принимали. Выдали взамен мне бумагу, что после войны велосипед вернут, а если он не уцелеет, то выплатят деньгами. Ничего не вернули, ну и ладно, после войны мы трофейный купили.
Поездка на экскурсии
Устроили нам мальчишкам из «трудовых резервов» медкомиссию в Одесском переулке. Это там, где генеральский дом на Красноармейской и Арцыбушевской. Раздели до трусов, прогнали по врачам всех быстро. Все годны оказались. Даже те, кто почти слепой. Нас распределили в Ремесленное училище № 6, в группу сантехников. Чему-то обучали, а через месяц сказали, что повезут на экскурсию.
Оказалось что экскурсия — это уборка на стройке, которую бросили после начала войны. Так мы и ездили на такие «экскурсии», кирпичи, цемент убирали. На завод 42 (им. Масленникова ) тоже нас отправляли место для новых станков готовить. Потом говорят: «Не нужны сантехники в войну. Вы все переходите в Ремесленное училище № 14». Это училище специально сделали, чтобы готовить энергетиков для ГРЭС и Безымянской ТЭЦ. Находилось оно на ул. Куйбышева напротив Госбанка.
Работа на ГРЭС
В 1942 году нас привели на Куйбышевскую ГРЭС, к нам выходили начальники цехов и разбирали кому сколько надо народа. Я попал в котельный цех к слесарю Рыбкину, готовил с ним котел № 5 к пуску. Трубы гнули по шаблону, горелки делали, в кузнице работали. Эту науку я прошел. Потом перешел на угольную мельницу электростанции к Ивану Телегину.
Через полгода поставили меня уже на самостоятельную работу в ночную смену на должность слесаря по ремонту пылеприготовительной системы. Работал я на шаровых мельницах. Что такое шаровая мельница? Это, грубо говоря, ящик, где металлические шары катаются и измельчают куски угля до размера пыли. Ведь нельзя в котел просто куски угля кидать. Чтобы корпус мельницы эти шары изнутри не пробили, его изнутри покрывали листами специальной волнистой брони. Когда бронь истирается, ее нужно менять. А один лист весит 80 с лишним килограммов. Как мне его принести? Вот ставлю его на попа и двигаю, как солдатика, по трапу. Потом бац — кидаю в люк, укладываю на листы асбеста, завинчиваю болты… А девчонка-сварщица в это время электротоком металлические заусенцы со следующего листа брони отжигает, чтобы он ровно к остальным лег. Очень тяжелая работа. Ну и угольная пыль и асбест для лёгких не полезны, конечно. А смена у нас длилась 12 часов.
У нас в каждом цеху часовые стояли для охраны станции от диверсантов. Просто так из цеха в цех ГРЭС не пройдешь, а только если у тебя в пропуске отметка есть, что можешь в разных цехах бывать. На фронт я просился, но энергетиков запрещено было на фронт брать. Мы раза два-три с мои другом Сережкой на призывной участок приходили, а нам военком говорит: «Чего тебе там делать? Не пущу. Тебя воевать учить надо, а здесь ты готовый специалист». Только после войны мне разрешили в военное училище поступить.
Трагедии
Не обходилось у нас и без смертей, к сожалению. Устал у нас один по фамилии Аникин и залез в барабан котла, который был на ремонте, решил поспать на фуфайке. А тут как раз распоряжение поступило котел экстренно растапливать. А он спал и не слышал, как барабан болтами затягивают. Потом хватились: «Где Аникин»? А уже поздно, заживо сварился Аникин.
Помню, как к ГРЭС газопровод подводили в страшные морозы. Зима. Холодище. Пригнали откуда-то узбеков копать траншею по Ярмарочной улице через середину Воскресенского рынка, где сейчас бюст Устинова стоит. Помирали узбеки от простуды. Нас тоже на прокладку газопровода выгоняли обрабатывать напильниками крепления для труб. Скоблишь, а металлическая стружка тебе в глаза летит. Какие защитные очки?! Обморозишься и бегом в теплый цех. Перетерпели, конечно. Бочаров эвакуированный из Харькова на гору поднимался, схватился за сердце и помер. Он пожилой уже тогда нам казался, ему за 30 лет было.
Заключенные
Наша ГРЭС давала ток всем правительственным учреждениям и всему Куйбышеву кроме Безымянки в войну. Ответственность огромная, народа не хватало, поэтому нам в помощь часовые приводили заключенных с тюрьмы, которая была рядом с нашей столовой. Заключенных много у нас работало. Только мне обычно давали двоих-троих, которые вывозили шлак и угольную золу в вагонках по узкоколейке на берег Волги.
Они меня слушались. Чего ж им не слушаться, когда у них бригадир был блатной, а у него пруток металлический сантиметров 40. Если кто дерзит, то он его этим прутком: «Иди, гад, работай, а то пайку больше не получишь»! Со мной работал бригадиром бывший директор какого-то завода в Сызрани. Он там проворовался, на Новой Земле сидел, а потом у нас досиживал. Кличка у него «Бонат» была, а так звали его Тимофеем. Видный был мужик, газа хитрые и всегда прищуренные. Жена его на Некрасовской жила, а потом устроилась к нам на мельницу к нему поближе. Расставит он зэков по местам, а сам идет на клумбу загорать. «И пусть они меня не беспокоят», — говорил, важный такой.
Но не всегда с зэками мирно было. Нас после работы еще дополнительно выгоняли уголь разгружать для станции. Это самая тяжелая работа была, особенно зимой мы мучались, когда уголь смерзался. Нам говорили: «Вот вагон угля выгрузите и пойдете спокойно домой». Мы выгружали. А куда нам деваться? А у заключенных было не так. Там одни блатные с другими часто спорили, кто должен больше выгружать. Вы выгружайте! Нет, мы не будем! Вы сами разгружайте! Потом лопатами друг-друга, кирками… Одному зэку так при мне полголовы снесли. Всё было. Карточки хлебные зэки подделывали и пытались нам же на станции продавать. Но я не брал.
Территорию станции охраняли девчонки часовые украинки из 62-го военизированного полка. Здесь же на Вилоновской их казармы были. Один заключенный как-то решил сбежать, покрался к охраннице, фуфайку ей на голову набросил сзади и стал винтовку отнимать. Она не отдавала, а он винтовку вырвал и ударил часовую её же штыком. Кровищи было! Винтовку перебросил через забор к трансформаторам под ток, а сам в — Волгу, где как раз плот сплавляли. Он до плота доплыл, по нему побежал, потом переплыл на другой плот и так до Рождествено добрался. Его только на другой день там где-то поймали.
Фашисты
Пленных немцев нам на ГРЭС уже в 45 году привели. Их человек 8 было, лет по 25. Тележку с золой на берег отвезут, у ворот сядут и загорают. Один на губной гармошке играл. А иногда они и в карты играли. Ненависти какой-то у нас к ним не было. Нормально с ними отношения были. Мы с ребятами иногда в обед на Волге купались. Где уголь ссыпают там получаются канавы, в них вода прогревалась быстрее, вот мы там в обед и плескались. Немец спрашивает: «Эй, с вами купаться можно»? Давай! Почему нет? И они рядом с нами купались. И вот мы как-то сидели, а один из немцев вдруг вскакивает и орет: «Моя! Я хозяин! Я на такой ходил!» А по Волге трофейный катер-самоходка идет. Мы говорим: «Нет, это теперь наша! Теперь будет здесь до конца жизни».
Кормежка
В столовой ГРЭС в войну нам давали бурду, прямо скажем. Лебеду иногда варили в щах. Мороженную картошку для щей повара ведрами в кипяток бросали прямо в кожуре. Потом она за минуту чуть оттаивала, они ее доставали и чистили. На второе нам давали вареный овес. А он не чищенный почти был, ешь и только отплевываешься от шелухи. Однажды ребята взбунтовались, директора столовой подняли и бросили в окно выдачи пищи. Ты, мол, нас голодом моришь, а начальству лучше еду даешь. Приезжала милиция, двоих-троих зачинщиков наказала. Начальники цехов, правда, чуть получше нас питались. Ими пшенную кашу давали и картофельное пюре. У друга Сережки мать там уборщицей работала, иногда нам мисочку пшенки или ячневой оттуда приносила. Нам за счастье было.
А вот с хлебом на ГРЭС было вполне терпимо по военным меркам. Я получал килограммовую хлебную карточку и еще дополнительно, как передовик. Однажды мы с Серегой шли со смены, а нас на пекарне пригласили дрова поколоть. До сих пор помню, как краюху горячую ароматную под фуфайкой нес, отламывал кусочки и ел. Еще случалось после работы подработать на Жигулевском комбинате. У них же своих слесарей и сварщиков не было. Можно сказать, что нас на выходе со станции их главный инженер отлавливал, а платил нам, естественно, пивом. Однажды было дело, что даже в цех нам бочку пива поставили, но не обошлось без злоупотреблений, и это дело сразу пресекли.
Почти каждый вечер после работы на ГРЭС я ходил в филармонию или оперный театр. Только там в буфетах свободно можно было купить булочку с сыром или колбасой. Билет на галерку стоил полтора рубля, пирожное 3 рубля, булочка с колбасой – 6 или 10 рублей. Возьмешь еще бутылку ситро, сидишь тихонечко, слушаешь оперетту и ешь. Во время войны этим спасались. Михайлова, Норцева, Большакова, Барсову всех их я смотрел, и все оперы и оперетты по тысяче раз. Я ж в войну по 900 рублей зарабатывал, а иногда до 1200, если премию давали, а семьи пока не было. Мог себе позволить лакомство в виде булки с колбасой.
Развлечения
Помимо филармонии и оперного театра мы конечно ходили с девчонками в кино и на танцы. Танцевали мы в Дзержинке и клубе Швейников (сегодня театр «Камерная сцена», Некрасовская, 37). Очень популярны были пластинки Утесова. Под «Моя Марусечка» танцевали. Был такой быстрый фокстрот «Линда», когда танцуете, а потом разворачиваетесь и с девчонкой хлопаетесь задами. Вальсы тоже танцевали. Многие из моих друзей еще играли в духовых оркестрах.
Новости мы узнавали в основном по радио. Дома черная тарелка громкоговорителя у всех была, ну а идешь на работу тоже слушаешь сводки информбюро о положении на фронте из уличных репродукторов. Еще у нас рядом с домом был стенд, где вывешивалась «Правда». Про подвиги Александра Матросова и Тани (Зои Космодемьянской) я из газет прочитал.
Знаете, в начале войны всех обязали сдать не только велосипеды, но и радиоприемники. Их принимали на пересечении Молодогвардейской и переулка Специалистов. Сдать велели, а не объяснили почему. Мы подумали, что может для армии надо, приказы передавать. А у меня был приятель радиолюбитель, который однажды зашел ко мне и говорит: «У меня приемник есть. Послушаем музыку?». А мы с братом в сарае жили во дворе. Нас же в войну уплотнили, в комнате стало 6 человек, ну мы и ушли в сарайчик, нары сделали себе, свет провели. «Давай послушаем» —, говорим. Включили, поймали Би-би-си, а потом Анкару. А из Анкары передают песни Петра Лещенко. Красота! Сидим в сарае, слушаем, дураки малолетние. Мы же не знали, что власть приёмники собрала, чтобы мы иностранной пропаганды не слышали. Через час примерно звук приближающегося мотора. Заходит один в кожанке, другой в гражданской одежде:
— Вы что тут делаете?
— Музыку слушаем. Хорошая музыка! А еще Би-би-си поймали, товарищ офицер. (Дураки, хвалимся).
— Веселитесь, значит? Ребята если бы вы взрослее были, мы бы с вами иначе поговорили. Есть распоряжение, что запрещено слушать зарубежные радиостанции. Погрузите приемник к нам в машину и больше так не делайте.
Бандитизм
В войну бандитизм в Куйбышеве сильно вырос. Вот у нас рядом с ГРЭС Рабочий городок был – шпана на шпане. У нас там одного парня из электроцеха на танцах в Клубе ГРЭС зарезали. Ну там часто драки были и всё такое. Вообще ограбления были часто. Раздевали людей вечером на улицах. Склады продуктовые грабили у железной дороги, магазины. Пару раз я заходил послушать в суд, как бандитов судили. Одну девушку там при мне судили, которую я до этого несколько раз на танцах видел. Там она культурная всегда была, а потом они милиционера убили, который хотел их документы проверить.
Опасный район был на берегу Волги от Венцека и до Пионерской. Там стояли палатки с матросами, эвакуированными на переформирование из Черноморского флота. Их там в новые экипажи что ли объединяли. Вот там очень опасно было ходить. Пьяная матросня и с оружием! Один раз попался я пьяному такому офицеру на дороге. Он с девкой шел. Он меня цап. Ты кто такой? Ты самарский жулик?! Ты меня ограбить хочешь! Вынимает пистолет. Хорошо, что эта его повисла у него на руке и заставила пистолет убрать.
Военные секреты запасной столицы
Вот никто не знал про бункер Сталина, а мы первые с Сережкой знали, что бункер строят. Идем мы как-то на смену и видим, что на спуске под драмтеатром, проход внутрь, а из него по транспортеру земля загружается в полуторки. А на специальных стойках сбоку от транспортной ленты девчонки стоят и железными крюками железки, камни, кости из этой земли выбрасывают. «Эй, ребята, — кричат нам, вы чего вечером делаете? Пригласите нас в кино!» Ну а почему не пригласить? «Ладно, говорим, вечером пойдем с работы за вами зайдем».
Познакомились: я, Сережка, Димка, Николай Полещиков и эти девчонки метростроевки-москвички. Мы с ними на танцы ходили, в кино «Триумф», а они сигаретами «Памир» и папиросами «Красная звездочка» нас угощали. Я, правда, не курил. А когда они уезжали, то сказали, что строили убежище для правительства. Фамилию Сталин они нам, правда, не сказали, этого не было. В общем, мы знали о бункере, но лишнего не болтали. А там, где главный вход в бункер, в войну стоял из досок типа сарая, а в нем тоже была конвейерная лента. Грунт из котлована увозили на набережную и высыпали в районе Венцека. Там потом весь берег был в кучах земли. Машины же не ровно его высыпали и не разравнивали.
Иностранцы в Куйбышеве
Мы конечно видели, что в Куйбышев правительство эвакуировали. Дом, где дочка Сталина жила я знаю, но как-то нам в войну не до них всех было. Недалеко от нашего дома было польское посольство, к ним наши ребята подходили поинтересоваться, а поляки им сигареты давали. Девчонки к ним тоже иногда подходили, а те им чулки фильдеперсовые дарили. Не было чулок в Куйбышеве.
Однажды поехали мы с братом на лодке на рыбалку в Татьянку. Рыбачим спокойно, подъезжает не наша, а какая-то иностранная машина: черная, богатая. Выходят из нее два японца, а у одного такие ботинки, зашнурованные до колен. К нам они подошли, говорят по-японски: «Мол, как ловится»? Ну что мы им в ответ скажем? Мы ж японского не знаем. Они нами сигареты суют, а мы отказываемся. Мы ж не курим. Они тогда достают такой мешочек, а из него чудо-удочку. Это спиннинг был. Мы спиннинг с братом первый раз в жизни видели. Забросил японец пару раз и вытащил судака. Поймал, кричит, радуется, с другим советуется съедобная рыба или нет. Дальше мы уже не видели, к нам из кустов подошел такой в штатском «тихушник», как мы их называли, и говорит: «Идите, ребята, в другое место рыбачить чтобы не было неприятностей». Ну мы и ушли.
День Победы
Я со смены пришел, сплю, приемник выключен, чтобы не мешал. Окно открыто было. Меленький дождик идет. Тут во двор друг Женька пришел и кричит моему отцу: «Как там Петька»?
— А что такое?
— Так войне конец!
Мы сразу побежали к филармонии. А там уже все пляшут, поют. Трамваи встали и где-то до 3 часов дня не ходили. Народ кричит: «Ура! Мы победили»! У кого в руках гармошка, у кого — балалайка. Кто на чем мог играл.
Записал Владимир Громов