ДАТА И ЦИТАТА

В этот день 85 лет назад ушел из жизни Илья Репина (5.08.1844 — 29.09.1930),  знаменитый российский живописец.

Родился в городе Чугуеве в семье военного поселенца. С 1864 по 1871 гг. обучался в Императорской академии художеств в Санкт-Петербурге. С 1876 года Илья Репин являлся академиком, с 1893 года — действительным членом Императорской академии художеств. В 1878-1891 годах был членом Товарищества передвижных художественных выставок.

В Самаре Илья Репин бывал дважды.

— Первый раз — в 1870 году. Еще в студенческие годы, обучаясь в Петербургской академии художеств, Репин задумал написать картину о нелегком труде бурлаков, которых он лицезрел на Неве. Совсем скоро по наводке другого живописца Константина Савицкого он отправился в круиз по Волге — посмотреть на работу «настоящих» бурлаков. В компании своих друзей-художников Репин проследовал от Твери до Саратова, но, плененные красотами Жигулевских гор, на обратном пути они высадились в Ставрополе-на-Волге. В итоге все лето он провел на самарской земле. Сначала в Ставрополе, потом в Ширяевом Буераке (совр. Ширяево). Собирая материал для своей будущей картины “Бурлаки на Волге”, он также побывал в селах Царевщина, Курумоч, Моркваши и на Царевом кургане. В саму Самару живописец приезжал за почтой и провизией.

— В следующий раз Репин посетил наш город в июне 1872 года. Он поселился в небольшом домике близ набережной Волги и писал этюды с бурлаков на барках, а также общался со своими натурщиками.

Несколько позднее Репин состоял в переписке с Петром Алабиным. Вот небольшие выдержки из одного такого письма:

О натурщиках

«В Самару мы ездили по очереди всякую неделю, за провизией, в магазин Санина, за письмами и т.п. По несколько часов приходилось ждать неаккуратно ходившие пароходы, подъезжать к нему на лодках, а к вечеру возвращаться в Ширяево таким же способом. Здесь мы прожили все лето; приобрели лодку с парусом и часто делали экскурсии для этюдов, верст по 10-15 вверх и вниз по Волге. Местное население относилось к нам недоверчиво. Они никак не могли понять нашего не виданного ими дотоле занятия. Первый же рисунок мой (в альбом) с группы детей на берегу окончился скандалом.

Дети были довольны, получив по пятачку за свое смирное сидение, но сбежавшиеся матери пришли в ужас; они приколотили детей и заставили их бросить деньги. На плач сошлись мужики и строго потребовали объяснения – кто мы. До нашей избы нас сопровождала уже целая толпа с зловещими лицами и настоятельным требованием паспортов. Мы вынесли паспорта, но оказалось, некому было прочитать, толпа была неграмотна. Один серьезный и сметливый мужик, заметив черную печать на паспортах, спросил: «А что же это за печать такая?» – «Это печать Императорской Академии Художеств». Толпа мгновенно присмирела. «Императорская печать», «Императорская печать», – прогудело в толпе; она разошлась понемногу; а наутро раздобыла пропойцу, отставного писаря. Писарь объяснил им все как умел; но печать скоро перетолковалась в Антихристову, и только отпетые бурлаки не боялись сидеть или стоять нам на натуры, когда мы обещали им по полкварты за работу. Но и этих смельчаков я не раз замечал, как получив деньги, они, отойдя подальше от меня, крестили на своей ладони плату за сеанс; и тогда уже повеселевшие прибавляли шагу, когда убеждались, что деньги не превращались в черепки».

О недоверии и лжи во благо

«Между бурлаками попадались люди просвещенные. Канин (расстриженный поп), Константин, бывший иконописец, Павко моряк, служивший на восточном океане во флоте. Они были поражаемы моими этюдами. «Дивное! И тут человек, и там человек!» Скоро, по праздникам, мужики и бабы стали проситься к нам. «Ваше благородие, позвольте на бурлака поглядеть, бают, гоже, с трубкой, написали». Удивление выражалось смехом и громкими замечаниями. Но бабы после удивления откровенно вздыхали об этих погибших душах, и в Ширяеве никто из местных обывателей, исключая Левки дурачка, не соглашался сидеть для списывания. Все наши уговаривания, объяснения нашего занятия ни к чему не вели. Признаюсь, от отчаянья я пускался даже в ложь. Я заверял их, что картины наши мы пишем для Царя; не ехать же Самому Царю сюда к ним в Ширяево; а ему ведь надо знать, где какие люди живут, в чем ходят, как работают. «Так мы тебе и поверили», – отвечают с улыбкой бабы. «И, что родимый, мы этому не достойны», – отвечают хитро мужики. Не верили. Да и сам я не поверил бы тогда, что впоследствии картина моя будет висеть во Дворце Великого Князя Владимира Александровича, и что мне посчастливится рассказать Ему лично обо всем; и что жизнь более интересных бурлаков сделается известной даже лично Государю через Великого Князя. Обо всем этом я даже и не мечтал тогда».

[по материалам книги «Самара. Культура провинции»]